Вопрос о моменте начала уголовно-правовой охраны жизни человека в российском законодательстве не разрешен до настоящего времени, что порождает большое количество проблем. В частности, открытым остается вопрос о квалификации преступлений, связанных с интранатальной (внутриутробной) гибелью плода.
В медицинской практике нередки случаи, когда здоровый и жизнеспособный на протяжении всего периода беременности плод погибает в родовых путях роженицы в результате действий или бездействия врачей, принимающих роды, например в результате гипоксии (кислородного голодания). В то же время при таких обстоятельствах вред здоровью матери может не причиняться вовсе.
Можно ли говорить о наличии в действиях врача акушера-гинеколога какого-либо состава преступления в ситуации, когда он должен и может предвидеть и предотвратить внутриутробную гибель плода, однако в результате легкомыслия или небрежности причиняет своими действиями или бездействием гибель плоду, не причиняя при этом вред здоровью роженицы?
Принято считать, что целостность и сохранность плода охраняется уголовным законом косвенно, через усиление ответственности за убийство женщины, заведомо для виновного находящейся в состоянии беременности, и через признание прерывания беременности последствием в виде тяжкого вреда здоровью. Однако включает ли понятие «прерывание беременности» интранатальную гибель плода? Логическое толкование п. 6.7 приказа Министерства здравоохранения и социального развития Российской Федерации от 24.04.2008 № 194н «Об утверждении медицинских критериев определения степени тяжести вреда, причиненного здоровью человека» позволяет говорить о том, что понятия «беременность» и «роды» различны по своему содержанию и не пересекаются: прерывание беременности, в частности, может быть вызвано преждевременными родами. Все это приводит нас к выводу об отсутствии в действиях врача в описанной выше ситуации состава преступления, предусмотренного ч. 2 ст. 118 УК РФ, так как прерывания беременности не произошло, гибель плода наступила уже в процессе родов, вред здоровью роженицы причинен не был.
Возможно ли действия врача квалифицировать как преступление против жизни, т. е. неосторожное причинение смерти рождающемуся ребенку? Согласно распространенному в современной российской уголовно-правовой доктрине мнению момент начала уголовно-правовой охраны жизни человека связывается с моментом рождения (как минимум прорезания какой-либо части тела ребенка из тела матери)(1). Если ребенок умер после начала родов, но еще до частичного исторжения из родовых путей, т. е. самостоятельная физиологическая жизнь ребенка еще не началась(2), в действиях врача также отсутствует
состав преступления, предусмотренного ч. 2 ст. 109 УК РФ.
Значит ли это, что рождающийся ребенок полностью выпадает из под уголовно-правовой защиты? М. Бавсун и П. Попов предпринимают попытку обосновать возможность квалификации подобных деяний по статьям, предусматривающим ответственность за причинение тяжкого вреда здоровью, говоря о том, что «роды представляют собой завершающий беременность этап, не позволяющий отнести их к самостоятельному процессу, не зависящему от беременности»(1). По их мнению, «альтернативой такого решения может выступать только полное исключение уголовной ответственности, но никак не квалификация по другим статьям Уголовного кодекса»(2). Иной точки зрения придерживается А. А. Снигирев, который полагает, что окончанием беременности следует признать начало родов, так как первое — это процесс развития плода в организме, а второе — процесс изгнания плода из организма, из чего им делается вывод о различности физиологических критериев протекания данных процессов и невозможности квалификации причинения гибели плоду в утробе матери по ст.ст. 111 и 118 УК РФ(3).
Вопрос о соотношении понятий «беременность» и «роды» в современной медицине также не является однозначным. Так, Н. Богоявленский в статье о нормальной беременности человека в Большой медицинской энциклопедии пишет следующее: «Окончание беременности приурочивается к концу, а не к началу родов, так как точно уловить начало родов не всегда легко вследствие того, что беременность может постепенно и совершенно незаметно переходить в родовой акт. Напротив, окончание родов точно определяется временем отхождения последа»(4). В Энциклопедическом словаре медицинских терминов под редакцией Б. В. Петровского, напротив, беременность рассматривается только как процесс развития плода из оплодотворенной яйцеклетки(5). Таким образом, допустимость использования столь спорного понятия — «беременность» — при определении степени тяжести вреда, причиненного здоровью человека, вызывает сомнение.
На наш взгляд, прямое указание в ст. 106 УК РФ на совершение преступления во время родов позволяет говорить о том, что законодатель не исключает возможности привлечения к уголовной ответственности за причинение смерти ребенку еще до его полного или даже частичного изгнания из утробы матери. При всей его неоднозначности признак объективной стороны состава преступления, предусмотренного ст. 106 УК РФ, — «во время родов» — нельзя игнорировать при определении момента начала уголовно-правовой охраны жизни человека. Таким образом, по нашему мнению, в действиях врача в приведенном примере имеется состав преступления, предусмотренного ч. 2 ст. 109 УК РФ, а интранатальная гибель плода должна приравниваться по своим уголовно-правовым последствиям к смерти человека.
источник
Князев Д.С., адъюнкт Академии управления МВД России.
В настоящей статье обозначены существующие в настоящее время недостатки в уголовно-правовой охране жизни человека на примере ст. 106 УК РФ — убийство матерью новорожденного ребенка. Рассматриваются проблемы квалификации данного вида преступления против жизни и определены пути их разрешения.
Ключевые слова: убийство матерью новорожденного ребенка, уголовно-правовая охрана жизни человека, проблемы квалификации убийства матерью новорожденного ребенка.
The present article notes the current problems in criminal-law protection of human life at the example of article 106 of the Criminal Code of the RF — homicide by mother of newborn child. The author considers the problems of qualification of this type of crime against life and determines the ways of negotiation thereof.
Key words: homicide by mother of newborn child, criminal-law protection of human life, problems of qualification of homicide by mother of newborn child.
Среди всех посягательств на жизнь человека имеется норма, подлежащая более детальному рассмотрению. Речь идет об убийстве матерью своего новорожденного ребенка — ст. 106 УК РФ. До принятия ныне действующего УК РФ в уголовном законодательстве не было отдельного состава преступления, предусматривающего ответственность за убийство матерью новорожденного ребенка. Подобное преступление квалифицировалось как простое убийство. Данный вид убийства является привилегированным и относится к преступлению небольшой тяжести. Объектом данного преступления является жизнь новорожденного человека. Объективная сторона выражается в общественно опасном, противоправном деянии матери, причинившей смерть своему новорожденному ребенку. При этом деяние может быть совершено как посредством активных действий (нанесение смертельных ран, ударов, удушения и т.п.), так и путем бездействия (отказ от поддержания жизнедеятельности ребенка). Субъект данного вида преступления специальный. Уголовной ответственности подлежит лицо, достигшее 16-летнего возраста. Специфика данного общественно опасного деяния обусловлена особым психическим и физическим состоянием женщины в период родов или сразу же после них.
Сложность вопросов деторождения, вопросы охраны жизни детей отмечались руководством России. 1 июня 1992 г. был издан Указ Президента РФ «О первоочередных мерах по реализации Всемирной декларации об обеспечении выживания, защиты и развития детей в 90-е годы». Министерство здравоохранения РФ на основании этого Указа утвердило рекомендации для применения в медицинской практике: ведение преждевременных родов при сроке беременности 22 недели и более; интенсивная терапия и выхаживание новорожденных с низкой и экстремально низкой массой тела; вскрытие мертворожденных и умерших новорожденных с массой тела от 500 до 1000 граммов .
Красиков А.Н. Уголовно-правовая охрана прав и свобод человека в России. Саратов, 1996. С. 10.
На фоне демографического кризиса нашего государства жизнь ребенка должна охраняться более объективно. Должна быть более совершенной ее уголовно-правовая охрана, ведь ребенок не защищен от преступного посягательства в силу своего беспомощного состояния. Существующая статистика возбужденных уголовных дел по ст. 106 УК РФ не отражает реальную картину совершения этого преступления, и совершенно очевидно, что данное общественно опасное деяние высоколатентно.
По нашему мнению, существенной причиной недостатков в применении рассматриваемой нормы является факт несовершенства конструкции ст. 106 УК РФ. Мы полагаем, что в настоящее время эта норма не способствует полной охране жизни новорожденного человека, она изобилует погрешностями, затрудняющими ее применение. Некоторые положения ст. 106 УК РФ вызывают неоднозначное толкование, что приводит к даче неверной юридической оценки. По-разному понимаются понятия «новорожденный», «во время или сразу же после родов», возникают проблемы квалификации при совершении данного преступления в соучастии. Именно поэтому настоящая норма подвергнута широкой дискуссии в теории уголовного права и вызывает затруднения в правоприменительной деятельности.
В подтверждение сказанному выше следует акцентировать внимание на существующих проблемах более детально. Еще к концу XIX в. ученый Н.С. Таганцев рассуждал о квалификации схожего деяния: «Мать, находящаяся в ненормальном послеродовом состоянии, решается убить своего незаконноприжитого, только что рожденного младенца, но, не имея достаточно сил выполнить преступный план, склоняет к тому свою сестру, и та выполняет убийство. Мать ребенка — подстрекательница к детоубийству, ее сестра — виновница обыкновенного убийства» . В современной же теории уголовного права распространенным является утверждение о том, что убийство новорожденного ребенка, совершенное в соисполнительстве с его матерью другим лицом (лицами), должно квалифицироваться по ст. 105 УК РФ как простое убийство, но с обязательной ссылкой на ст. 34 УК РФ . При этом действия матери ребенка не вызывают сомнения в их квалификации по ст. 106 УК РФ. Н.И. Святенюк предлагает разрешить данную проблему следующим образом. Действия другого соисполнителя (других соисполнителей) состава убийства матерью новорожденного ребенка (в зависимости от степени устойчивости субъективной связи между членами преступной группы) следует квалифицировать по соответствующему признаку «группа лиц», «группа лиц по предварительному сговору» или «организованная группа», предусмотренному п. «ж» ч. 2 ст. 105, а также по п. «в» ч. 2 ст. 105 УК РФ — лица, заведомо для виновного находящегося в беспомощном состоянии. Таким образом, каждый из соисполнителей убийства, в котором потерпевшим является новорожденный ребенок, несет ответственность за свой состав умышленного причинения смерти другому человеку по соответствующей статье и ее части (пункту) Особенной части УК РФ. Н.И. Святенюк предлагает квалифицировать действия матери при соисполнительстве в составе данного вида убийства и в том случае, даже если мать младенца или кто-либо из других лиц, выполнявших объективную сторону преступления, не были привлечены к уголовной ответственности в силу недостижения возраста, невменяемости или по другим предусмотренным законом основаниям. Надлежащий субъект убийства новорожденного ребенка должен нести ответственность по соответствующей статье Особенной части УК РФ. При всем этом признаки преступления, предусмотренного ст. 106 УК РФ, относятся только к матери новорожденного и не распространяются на других лиц независимо от их роли в посягательстве на жизнь новорожденного ребенка . Таким образом, соучастники убийства матерью новорожденного ребенка (организатор, подстрекатель, пособник) должны нести ответственность за квалифицированное убийство по признаку «лица, заведомо для виновного находящегося в беспомощном состоянии» со ссылкой на соответствующую часть ст. 33 УК РФ.
Таганцев Н.С. О преступлениях против жизни по русскому праву. Исследование. СПб., 1871. Т. II. С. 30.
См., например: Лукичев О.В. Уголовно-правовая и криминологическая характеристика детоубийств: Автореф. дис. . канд. юрид. наук. СПб., 1997. С. 18; Волженкин Б. Некоторые проблемы соучастия в преступлениях, совершаемых специальными субъектами // Уголовное право. 2000. N 3. С. 14.
Святенюк Н.И. Убийство матерью новорожденного ребенка // Уголовное право. 2005. N 9. С. 31 — 33.
Приведенный выше взгляд на данную проблему, безусловно, заслуживает внимания и является одним из шагов на пути устранения действующей проблемы. Однако сегодня говорить о полном ее разрешении преждевременно. Связано это с тем, что на данный момент реализацию высказанного мнения не позволяет диспозиция ст. 106 УК РФ. Она предусматривает ответственность за убийство матерью новорожденного ребенка, в том числе и во время родов. Но насколько верно употребление слова «убийство» при квалификации данного вида преступления? Исходя из диспозиции ст. 105 УК РФ, убийством в данном случае должно признаваться умышленное причинение смерти другому человеку. Однако, как квалифицировать подобные действия, если человек еще не родился? В данном случае предметом многочисленных споров является правомерность закрепления терминологии «во время родов». Убийство — это преступление с материальным составом, то есть для его окончания необходимо последствие в виде смерти. Смерть причиняется человеку, а не плоду, как в данном случае. Верно по данной проблеме высказались М. Бавсун и П. Попов. Они указали, что складывается парадоксальная ситуация, в которой должно происходить доказывание вины лица (согласно принципу законности) по отношению к несуществующему последствию в виде смерти. Кроме того, по их мнению, уголовно-правовая оценка поведения лиц из числа медицинского персонала, ответственных за принятие родов, в результате ошибочных действий (бездействия) которых наступила гибель плода, не может осуществляться с позиции причинения смерти человеку. В данном случае действия виновных следует квалифицировать по ст. 118 УК РФ — причинение тяжкого вреда здоровья по неосторожности .
Бавсун М., Попов П. Проблемы квалификации убийства во время родов // Уголовное право. 2009. N 3. С. 15.
По утверждению М.А. Махмудовой, жизнь рождающегося ребенка, который не подпадает под медицинские определения новорожденности, выпадает из-под уголовно-правовой охраны, и намеренное умерщвление ребенка во время его рождения фактически не может признаваться убийством и может квалифицироваться как прерывание беременности .
Махмудова М.А. Убийство матерью новорожденного ребенка: уголовно-правовые и криминологические проблемы (по материалам Республики Дагестан): Дис. . канд. юрид. наук. Махачкала, 2006. С. 31.
В настоящее время продолжает развиваться мнение отечественного ученого А.А. Пионтковского: «Гранью между абортом и убийством является начало родовых схваток, умерщвление ребенка в этот момент уже должно считаться убийством» .
Пионтковский А.А. Уголовное право. Особенная часть. М., 1939. С. 154.
Данная точка зрения скорее подтверждает позицию авторов, которые связывают начало жизни человека с самим процессом рождения. С медицинской точки зрения период родов — это длительный физиологический процесс, который по своей продолжительности не совпадает с процессом рождения ребенка. Согласно медицинским критериям первый период родов называется периодом раскрытия, и связан он с началом родовой деятельности (начало родовых схваток). Второй период родов — период изгнания, который начинается с момента полного раскрытия маточного зева и заканчивается рождением плода (перерезается пуповина, и ребенок полностью отделяется от матери). Третий период — последовый, который начинается с момента рождения и завершается рождением последа (плаценты, плодных оболочек и пуповины . В медицине роды (родовой акт) определяются как «физиологический процесс изгнания плода, плаценты с плодными оболочками и околоплодными водами из матки через родовые пути после достижения плодом жизнеспособности» . В судебной медицине период новорожденности определен одними сутками. В медицине жизнеспособным является ребенок, который способен продолжать самостоятельную жизнь без организма матери.
Кретова Н.Е., Смирнова Л.М. Акушерство и гинекология. М., 1993. С. 103 — 112.
Большая медицинская энциклопедия. Т. 22. 3-е изд. М., 2005. С. 274.
Приказом-постановлением Минздрава РФ и Госкомстата РФ от 4 декабря 1992 г. N 318/190 «О переходе на рекомендованные Всемирной организацией здравоохранения критерии живорождения и мертворождения» утверждена Инструкция «Об определении живорождения, мертворождения перинатального периода». Согласно ей живорождением является полное изгнание или извлечение плода из организма матери вне зависимости от продолжительности беременности, причем плод после такого отделения дышит или проявляет другие признаки жизни: ощущается сердцебиение, пульсация пуповины или произвольное движение мускулатуры, независимо от того, перерезана пуповина и отделилась ли плацента. В приложении N 4 к данному Приказу-постановлению определены особенности вскрытия трупов плодов и новорожденных. Из этого следует, что медицинские критерии, которые зачастую неотделимы от правоприменительной деятельности при квалификации преступлений, посягающих на жизнь, четко разграничивают плод от уже родившегося человека.
На наш взгляд, во избежание проблем квалификации преступления, предусмотренного ст. 106 УК РФ, необходимо исключить из диспозиции данной статьи квалифицирующий признак «во время родов». Данное предложение в науке уголовного права не является новым и ранее предлагалось различными авторами, однако не нашло своего законодательного закрепления. Кроме этого, разрешение указанной проблемы мы видим во внесении в УК РФ нормы, предусматривающей ответственность за посягательство на плод, достигший жизнеспособности. При установлении жизнеспособности необходимо пользоваться существующими медицинскими критериями. Внесение подобной нормы восполнит пробел при исключении признака «во время родов», позволит безошибочно квалифицировать преступные деяния, предусмотренные ст. 106 УК РФ, определять необходимую грань между посягательством на жизнь человека и еще не родившегося ребенка.
источник
Бавсун Максим, заместитель начальника кафедры Омской академии МВД России, кандидат юридических наук, доцент.
Попов Павел, заместитель прокурора Кировского административного округа г. Омска.
В ст. 106 Уголовного кодекса РФ предусмотрена в том числе ответственность за убийство матерью ребенка во время родов. Если вести речь именно об убийстве, то в общей норме (ст. 105 УК) оно определяется как умышленное причинение смерти другому человеку. Однако в период родов рождающийся человеком как таковым еще не является, в связи с чем причинение ему смерти, по сути, невозможно. В первую очередь это связано с тем, что живорожденным признается плод только после его полного изгнания или извлечения, если после отделения от чрева матери он дышит или проявляет другие признаки жизни, в частности сердцебиение, пульсация пуповины или произвольные движения мускулатуры . Именно в этот момент констатируется факт живорождения, а плод перестает быть таковым и о нем можно говорить уже как о человеке. Соответственно, и вопрос о причинении ему смерти можно ставить только с появлением указанных в медицинских правилах признаков.
Инструкция об определении критериев живорождения, мертворождения, перинатального периода. Утверждена Приказом — Постановлением Минздрава России и Госкомстата России от 4 декабря 1992 г. N 318/190 «О переходе на рекомендованные Всемирной организацией здравоохранения критерии живорождения и мертворождения» // Информационно-справочная система «Гарант».
В этой связи вполне закономерным является вопрос относительно квалификации поведения виновного, повлекшего за собой смерть плода еще до его отделения от тела матери, т.е. на одном из этапов родового процесса. В этот период уголовно-правовая охрана жизни еще не родившегося ребенка, согласно действующему законодательству, пока не осуществляется. Прежде всего, это связано с тем, что на указанный момент времени его существование является внутриутробным, тогда как самостоятельная физиологическая жизнь человека начинается позже и связана с появлением одного из перечисленных выше критериев. Соответственно, это исключает квалификацию факта лишения жизни рождаемого как по ст. 106, так и по ст. 105 УК в случае выявления у лица заранее обдуманного умысла на совершение данного преступления .
См. об этом: Фалько А.Б. Уголовная ответственность за предумышленное убийство. Дис. . канд. юрид. наук. Омск, 2006. С. 9.
В современной юридической литературе отмечается, что представленная точка зрения является не только неверной, но и «. опасной и недопустимой» . В свою очередь, буквальное толкование выражения «во время родов», а также нормативно закрепленного момента начала человеческой жизни указывает на ее правильность. Особенно, если речь идет о прекращении существования плода на начальном этапе родов.
См.: Берсей Д.Д. Проблемы определения начала жизни при убийстве матерью новорожденного ребенка (ст. 106 УК РФ) // Уголовное право: стратегия развития в XXI веке. Материалы 4-й Международной научно-практической конференции, 25 — 26 сентября 2007 г. М., 2007. С. 313.
Известно, что сам период родов, в процессе которых согласно редакции ст. 106 УК возможно совершение убийства, достаточно длителен. Их начало в медицине связывается с «. появлением регулярных сокращений мускулатуры матки, называемых схватками. С этого момента женщину называют роженицей» . Следовательно, по временному критерию выражение «убийство во время родов» вполне можно отнести и к началу таковых, когда плод еще находится в чреве матери и непосредственного физического контакта с ним не может быть. В связи с этим совершенно неважно, появились ли из утробы какие-либо части тела будущего ребенка или его прохождение по родовым путям вообще еще не началось . Этапы родов, безусловно, отличаются между собой с медицинской точки зрения, но с позиции юридического критерия не может быть разницы между причинением смерти в начальной или завершающей стадии родов. В обоих случаях говорить о рождающемся как о человеке явно преждевременно . Следовательно, требуется завершение родов, опять же исключительно исходя из того, что под этим понимается в медицине, и только затем можно ставить вопрос о действиях лица и наступивших в результате этого последствиях уже в уголовно-правовом смысле.
Краткая медицинская энциклопедия. Т. 3. 2-е изд. М., 1990. С. 10.
Именно данной точки зрения придерживаются многие отечественные специалисты в настоящее время, подобная точка зрения существовала и в более ранний период. См. об этом более подробно: Лукичев О.В. Детоубийство: уголовно-правовая и криминологическая характеристика. СПб., 2000. С. 32; Курс советского уголовного права. М., 1971. Т. 5. С. 22; и др.
В медицине, например, выделяются особенности вскрытия трупов плодов и новорожденных, что лишний раз подчеркивает различие между плодом и человеком (в данном случае — новорожденным), а также указывает на тот факт, что в базовой (определяющей) отрасли знаний по данному вопросу рассматриваемые категории четко разграничиваются между собой. См.: приложение 4 к Приказу — Постановлению Минздрава России и Госкомстата России от 4 декабря 1992 г. N 318/190 // Информационно-справочная система «Гарант».
Конечно, при непосредственном физическом контакте воздействие на плод может носить более активный характер, а фиксация подобных случаев более проста, нежели когда его гибель происходит в начале родов. Подобное, когда полностью готовый к жизнедеятельности ребенок погибает именно на ранней стадии родов, а не в период прохождения через родовые пути и после этого, представляет собой относительно распространенное явление. Речь, в частности, идет о случаях неправильного развития самих родов, неквалифицированных действиях медицинских работников по их принятию либо, например, действиях самой матери, связанных с умышленным принятием лекарственных препаратов, способных вызвать летальный исход плода в результате его токсикоза.
Во всех перечисленных случаях речь идет о фактах гибели будущего ребенка именно в тот период, когда, несмотря на уже начавшиеся роды, последствие наступает явно по чьей-то вине, но при отсутствии даже самой возможности физического контакта с плодом. Насколько обоснованным в таких ситуациях является вопрос о квалификации действий (бездействия) по признакам причинения смерти во время родов? Кому при этом причиняется смерть и причиняется ли?
Показательным в этом отношении является следующий пример. В ходе гинекологического осмотра 7 сентября 2007 г. гр-ки В. на сроке беременности 42 недели врачом был сделан вывод о необходимости проведения операции кесарева сечения, которая была назначена на 10 сентября 2007 г. Однако роженица регулярно жаловалась на отсутствие движения ребенка в утробе, а также свое плохое самочувствие и просила перенести операцию на более ранний период, в чем ей было отказано. В то же время уже 9 сентября 2007 г. после очередной жалобы В. было проведено исследование, в результате которого врачи установили внутриутробную смерть плода, наступившую в связи с четырехкратным обвитием ребенка пуповиной, которое диагностируется при своевременных действиях специалистов .
См.: Архив следственного управления при УВД Кировского АО г. Омска за 2008 г. Уголовное дело N 45133.
Не поднимая вопроса о вине врачей и наличии причинной связи между их бездействием и наступившими последствиями, хотелось бы обратить внимание на сложность ситуации именно в связи с уголовно-правовой оценкой этих последствий. На сроке беременности 40 — 42 недели плод уже является полностью сформировавшимся и готовым, в случае нормального течения родов, к жизни. Однако признать его человеком в данный момент, как и на любом из этапов самих родов, как представляется, нельзя даже в том случае, если роды уже начались.
Это, кстати, выявляет целый блок проблем, связанных с уголовно-правовой охраной жизни будущего человека. Если вести речь о ситуации, когда плод уже полностью сформирован, но роды формально еще не начались, то ребенок в случае его смерти по халатности врачей является совершенно незащищенным. Оценка поведения медицинского персонала при помощи уголовного законодательства в данном случае невозможна в связи с несоответствием наступившего последствия как общим (направленным на охрану жизни и здоровья), так и специальным нормам, предусматривающим ответственность за нарушение правил оказания медицинской помощи (ст. ст. 123, 124 УК).
В другой ситуации, когда родовая деятельность уже началась, проблемы уголовно-правовой регламентации последствий в виде гибели плода связаны с двумя моментами. Во-первых, это отсутствие каких-либо средств уголовно-правового воздействия, необходимых для юридической оценки летального исхода на начальном этапе родов при наличии реальной возможности предотвратить данное последствие, а также отсутствие возможности физического контакта с плодом. И во-вторых, это оценка самого последствия, описания которого в Уголовном кодексе сегодня просто не существует. Последнее обстоятельство указывает и на неспособность посредством применения ст. 106 УК осуществлять охрану будущего ребенка.
Полагаем, что совершенно права Т.В. Кондрашева в том, что плод до появления указанных в медицинских правилах признаков «. не может быть признан потерпевшим в преступлениях, предусмотренных ст. ст. 105, 106, 109 УК. В период родов жизнь рождающегося, но еще не родившегося ребенка не охраняется уголовным законом, что, несомненно, является пробелом в праве, требующим устранения» . О некорректности формулировки «во время родов», используемой в диспозиции ст. 106 УК, спорить не приходится. Однако основную проблему в данном случае представляет уже не сама статья с ее терминологией, а квалификация действий тех лиц, по чьей вине произошла гибель плода в период его рождения, особенно когда смерть наступает на начальном этапе родовой деятельности, в том числе когда с началом схваток у ребенка происходит обвитие пуповины, но положенное по медицинским показаниям ультразвуковое исследование не проводится. В результате этого ребенок умирает в утробе матери еще до появления на свет и до начала прохождения через родовые пути.
Кондрашева Т.В. Еще раз к вопросу о начале жизни // Уголовное право: стратегия развития в XXI веке. Материалы 4-й Международной научно-практической конференции, 25 — 26 сентября 2007 г. М., 2007. С. 309.
Представляется, что вполне обоснованный отказ в оценке содеянного по признакам причинения смерти по неосторожности или халатности, а также любых из видов убийств не должен влечь за собой полный безоговорочный отказ от привлечения виновного к уголовной ответственности по другим статьям УК. Прежде всего, здесь речь необходимо вести о признаках тяжкого вреда здоровью роженице в части прерывания беременности. Именно женщина в данном случае является полноправным субъектом уголовно-правовых отношений, поскольку при этом ее интересам причиняется существенный вред, оценка которого должна происходить за счет применения норм уголовного законодательства.
В свою очередь, центральный вопрос, решение которого совершенно необходимо для обоснованной квалификации по ст. 118 УК, заключается в том, является ли начальный период родов моментом окончания беременности или же беременность считается завершенной с окончанием родовой деятельности. От ответа на него напрямую зависит и оценка наступившего последствия в виде прекращения жизнедеятельности плода.
Полагаем, что более правильным следует признать первый вариант ответа, исходя из того, что в медицине роды представляют собой «. завершающий беременность физиологический процесс» . При этом сама беременность считается начавшейся «. от первого дня последней менструации и заканчивается родами» . Роды, таким образом, являются не более чем этапом беременности, который ее завершает, что не позволяет относить его к самостоятельному процессу, протекающему вне зависимости от самой беременности. В этой связи и оценка последствий, наступивших на начальном этапе родовой деятельности, должна осуществляться именно по признакам тяжкого вреда здоровью.
Краткая медицинская энциклопедия. Т. 3. 2-е изд. М., 1990. С. 10.
Большая медицинская энциклопедия. Т. 3. 3-е изд. М., 1976. С. 52.
Представляется, что альтернативой такого решения может выступать только полное исключение уголовной ответственности, но никак не квалификация по другим статьям Уголовного кодекса. Связано это прежде всего с тем, что положения, определяющие момент начала жизни человека в перинатальных правилах, подлежат буквальному толкованию. Исходя из этого, до появления указанных в них обязательных признаков вести речь ни об одном из видов убийства нельзя. Последствий в виде смерти в таких случаях нет и не может быть, что находит свое подтверждение в акушерстве и гинекологии и не может как-то иначе трактоваться в правовой науке. Уголовное право в данном случае лишь заимствует соответствующие знания в одной из отраслей медицины и, соответственно, не может изъяснять их как-то по-своему.
Более того, иной подход к квалификации ситуаций подобного рода не соответствует принципу законности. В ст. 5 УК четко указано: «Лицо подлежит уголовной ответственности только за те общественно опасные действия (бездействие) и наступившие общественно опасные последствия, в отношении которых установлена его вина». Однако, возвращаясь к проблеме последствий применительно к убийству во время родов, необходимо отметить, что причинить смерть можно только человеку. В нашем же случае есть плод, а человека еще не существует. Смерть плоду причинить невозможно, что исключает указанное последствие. С учетом того что убийство представляет собой преступление с материальным составом, его установление и, согласно принципу законности, установление вины лица по отношению к этому последствию обязательны.
В противном случае складывается парадоксальная ситуация, в которой должно происходить доказывание вины лица по отношению к несуществующему последствию в виде смерти. При этом налицо расширительное толкование как текста уголовного закона, так и медицинских правил, значение которых в данном случае переоценить сложно. Соображения выгодности применения мер уголовной репрессии здесь явно преобладают над идеями справедливости и законности. Однако такого преобладания не должно допускаться в практике применения любой отрасли законодательства, не говоря уже об уголовно-правовой сфере регулирования общественных отношений .
См.: Пионтковский А.А., Чхиквадзе В.М. Укрепление социалистической законности и некоторые вопросы теории советского уголовного права и процесса // Советское государство и право. 1958. N 1. С. 26 — 37.
Известно, что «выгодность и благодетельность законов меняется сообразно характеру эпохи и государственных дел, равно как и в зависимости от соображений их пользы в данное время» . Польза от привлечения к уголовной ответственности лиц, по чьей халатности произошла смерть плода в утробе матери, не вызывает сомнений. Однако как бы ни была целесообразна репрессия, ее реализация не должна выходить за рамки закона.
Гегель Г. Сочинения. Т. 7. Философия права. М., 1934. С. 28.
В то же время выход за его пределы в случае квалификации гибели плода как убийства в связи с отсутствием в УК указания на такое последствие как раз имеет место. Предлагаемые варианты юридической оценки содеянного по признакам какого-либо из видов убийства скорее относятся к аналогии уголовного закона, когда происходит выбор наиболее подходящей к конкретной ситуации нормы. Такие случаи недопустимы, хотя в отечественной уголовно-правовой доктрине и обращается внимание на наличие ряда исключений из сформулированного в ч. 2 ст. 5 УК правила .
См. об этом: Марцев А.И. Общие вопросы учения о преступлении. Омск, 2000. С. 29 — 30; Милюков С.Ф. Российское уголовное законодательство: опыт критического анализа. СПб., 2000. С. 40 — 41.
Полагаем, что оценка рассматриваемых последствий по признакам убийства, что особенно касается формулировки «убийство во время родов», относится именно к исключениям подобного рода. В то же время сам факт их существования дестабилизирует уголовный закон, делая его неоднозначным как в понимании, так и в применении. И прежде всего это связано с тем, что «невозможно, допустив аналогию в одном, поставить перед ней заслон в другом» . Установление точного соответствия содеянного норме закона является обязательным условием его практического применения. В юридической литературе говорится: «Отсутствие в конкретном деянии даже одного законодательно описанного признака является безусловным препятствием наступления уголовной ответственности. В основу последней не может быть положена внешняя похожесть совершенного и законодательно закрепленного» . Такое несоответствие совершенного и нормативно выраженного в тексте уголовного закона (несмотря на их внешнюю схожесть) наблюдается и в случае наступления смерти еще не рожденного человека. Некорректно сформулированное положение в данном случае правоприменителю приходится домысливать, что представляет собой произвольное усмотрение, которое явно не может способствовать укреплению требований законности. Исходя из данного конкретного случая, сложно не согласиться с С.Ф. Милюковым в том, что, несмотря на формальный запрет, аналогия фактически существует. Он пишет: «Аналогия укрылась под личину так называемого расширительного (или распространительного) толкования, хотя количество примеров аналогии снизилось в связи с совершенствованием ряда норм Особенной части» . Восполнение недостающих средств уголовно-правового воздействия реализуется на правоприменительном уровне как раз за счет такого толкования ст. 106 УК, а также медицинских правил, регламентирующих процессы беременности, родов, начала жизни и т.д.
Пудовочкин Ю.Е., Пирвагидов С.С. Понятие, принципы и источники уголовного права: сравнительно-правовой анализ законодательства России и стран Содружества Независимых Государств. СПб., 2003. С. 100.
Лопашенко Н.А. Основы уголовно-правового воздействия. СПб., 2004. С. 174.
Милюков С.Ф. Российское уголовное законодательство: опыт критического анализа. СПб., 2000.
В этой связи полагаем, что уголовно-правовая оценка поведения лиц из числа медицинского персонала, ответственных за принятие родов, в результате ошибочных действий (бездействия) которых наступила гибель плода, не может осуществляться с позиции причинения смерти человеку. В то же время другое последствие в виде прерывания беременности в данном случае присутствует. Его уголовно-правовая оценка должна осуществляться по ст. 118 УК. Полагаем, что такое решение проблемы в большей мере соответствует принципу законности и не находится в противоречии с существующими медицинскими нормативными документами, которые являются основополагающими при установлении юридически значимых для квалификации рассматриваемого случая явлений.
источник
Проблемы квалификации вовлечения несовершеннолетнего в совершение преступления Текст научной статьи по специальности « Государство и право. Юридические науки»
Аннотация научной статьи по государству и праву, юридическим наукам, автор научной работы — Коровин Е.П., Бавсун М.В., Попов П.В.
В статье поднимается блок проблем, традиционно возникающих при квалификации деяний, направленных на вовлечение несовершеннолетних в совершение преступления . На основе проведенного анализа предлагаются собственные варианты их решения в виде конкретных рекомендаций по юридической оценке исследуемого преступного посягательства.
Похожие темы научных работ по государству и праву, юридическим наукам , автор научной работы — Коровин Е.П., Бавсун М.В., Попов П.В.,
Problems of >The article raises a set of problems traditionally arising in the classification of acts aimed to involve minors in the commission of a crime. The analysis conducted enables the authors to offer their own solutions in the form of specific recommendations on the legal assessment of the crime under study.
Текст научной работы на тему «Проблемы квалификации вовлечения несовершеннолетнего в совершение преступления»
УГОЛОВНОЕ ПРАВО И КРИМИНОЛОГИЯ
УДК 343.3/7 ПРОБЛЕМЫ КВАЛИФИКАЦИИ ВОВЛЕЧЕНИЯ
НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНЕГО В СОВЕРШЕНИЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ
Problems of Classifying Involvement of a Juvenile
Е. П. Коровин — старший преподаватель кафедры уголовного права, криминологии и уголовно-исполнительного права Ставропольского филиала Краснодарского университета МВД России, кандидат юридических наук;
М. В. Бавсун — начальник кафедры уголовного права Омской академии МВД России, доктор юридических наук, доцент;
П. В. Попов — начальник отдела по делам несовершеннолетних и молодежи прокуратуры Омской области
E. P. Korovin — Senior Lecturer at the Criminal Law, Criminology and Penal Law Department of the Stavropol Branch of the Krasnodar University of the Russian MIA, Candidate of Legal Sciences;
M. V. Bavsun — Chief of the Criminal Law Department of the Omsk Academy of the Russian MIA, Doctor of Legal Sciences, Associate Professor;
P. V. Popov — Chief of Juvenile and Youth Affairs Department of the Prosecutor’s Office of Omsk region
Аннотация. В статье поднимается блок проблем, традиционно возникающих при квалификации деяний, направленных на вовлечение несовершеннолетних в совершение преступления. На основе проведенного анализа предлагаются собственные варианты их решения в виде конкретных рекомендаций по юридической оценке исследуемого преступного посягательства.
Уголовное право и криминология
The article raises a set of problems traditionally arising in the classification of acts aimed to involve minors in the commission of a crime. The analysis conducted enables the authors to offer their own solutions in the form of specific recommendations on the legal assessment of the crime under study.
Ключевые слова: несовершеннолетний, вовлечение, совершение преступления, соучастие, посредственное исполнение.
Minor, involvement, crime commission, complicity, indirect execution.
Конструкция состава преступления, предусмотренного ст. 150 Уголовного кодекса Российской Федерации (далее — УК РФ) «Вовлечение несовершеннолетнего в совершение преступления», всегда являлась проблемной с позиции юридической оценки деяния, которое в нем предусмотрено 12. Нет исчерпывающего ответа на вопрос относительно того, что следует понимать под термином «вовлечение» применительно к совершению преступления несовершеннолетним, и в действующем постановлении Пленума Верховного Суда Российской Федерации. В пункте 42 настоящего документа под вовлечением несовершеннолетнего в совершение преступления или совершение антиобщественных действий понимаются действия взрослого лица, направленные на возбуждение желания совершить преступление или антиобщественные действия [16].
Деятельность вовлекающего заключается в том влиянии, которое он оказывает на несовершеннолетнего, деформируя волю и превращая его в преступника. Следовательно, относительно преступления, предусмотренного ст. 150 УК РФ, сущность вовлечения проявляется в том, что взрослое лицо воздействует на сознание и волю несовершеннолетнего в целях возбуждения у него желания совершить хотя бы одно преступление, предусмотренное Особенной частью УК РФ.
Особенность такого воздействия заключается в том, что оно не парализует волю несовершеннолетнего, который по-прежнему остается свободным в выборе своего последующего поведения. Вовлекающий лишь прививает саму мысль о совершении преступления, создает мотивы, имеющие решающее значение для формирования умысла у вовлекаемого. Применяя различные способы воздействия, вовлекающий стремится вызвать у вовлекаемого решимость осознанно принять решение о совершении преступления.
Следует отметить, что, согласно абз. 5 п. 42 постановления Пленума Верховного Суда РФ
от 1 февраля 2011 г. № 1, в случае совершения преступления несовершеннолетним, не подлежащим уголовной ответственности, лицо, вовлекшее его в совершение преступления, в силу ч. 2 ст. 33 УК РФ несет уголовную ответственность за содеянное как исполнитель путем посредственного причинения [16]. Такая позиция представляется верной лишь в случае, если будет отсутствовать дополнительная квалификация по ст. 150 УК РФ, поскольку, с нашей точки зрения (обоснованной выше), потерпевшим при совершении преступления, предусмотренного ст. 150 УК РФ, может быть только несовершеннолетнее лицо, достигшее возраста уголовной ответственности, установленного УК РФ за преступление, в которое оно было вовлечено или вовлекалось.
Сложности в ходе уголовно-правовой оценки термина «вовлечение» возникают при определении способа совершения данного деяния. Арсенал деятельности вовлекающего может быть самым разнообразным, начиная с предложений совершить преступление и заканчивая применением к вовлекаемому несовершеннолетнему физического или психического насилия. Действия вовлекающего могут носить одномоментный характер, а могут и продолжаться длительное время. Сила и значение этих способов, безусловно, зависят от разнообразных отношений, в которых находятся вовлекающий и вовлекаемый. Безусловно, оптимальным законодательным решением было бы нормативное закрепление всех возможных способов вовлечения других лиц в совершение преступления. Оно исключало бы возможность расширительного или, наоборот, узкого толкования вовлечения в теории уголовно-правовой науки и в следственно-судебной практике. Однако составление такого перечня весьма затруднительно.
В разное время отдельные авторы, исследовавшие проблему, называли в качестве способов вовлечения различные действия. По мнению А. Жиряева, к таковым относятся поручение,
Вестник Омской юридической академии. 2015. № 2 (27)
исполнение приказа, физическое принуждение и угрозы, просьба, выражение желания, совет и др. [2, с. 61-65]. П. Ф. Тельнов к убеждению относит просьбы, предложения, подкуп, а к принуждению — приказ, угрозу, физическое насилие [23, с. 88]. М. И. Ковалев предлагает относить к таким способам подкуп, просьбу, поручение, убеждение и уговоры, приказ, физическое насилие, обман [4]. В один ряд с указанными способами вовлечения В. С. Комиссаров ставит такие действия, как возбуждение чувства мести, ненависти, совет об оптимальных месте, средствах и способах совершения преступления, обещание оказать содействие [20, с. 390]. По мнению А. Е. Якубова, к способам вовлечения также можно отнести лесть и уверение в безнаказанности [9, с. 362]. В. А. Якушин наряду с изложенными в качестве способов вовлечения предлагает считать втягивание в пьянство, развратный образ жизни [26, с. 108]. Р. А. Адельханян к числу способов вовлечения добавляет возбуждение зависти к другим лицам либо корыстные устремления [25, с. 346].
Как видим, перечисленные способы настолько разнообразны, что вряд ли могут быть формализованы. В этой связи справедливым выглядит высказывание В. Д. Спасовича, который указывал на то, что ни одному, даже самому дальновидному, законодателю не дано предугадать «все формы нравственного влияния одного лица на другое» [22, с. 173].
Все вышеизложенное позволяет сделать вывод, что попытки перечислить все возможные способы вовлечения других лиц в совершение преступления не имеют никакого смысла. Каким бы серьезным ни был подход к такой работе, все равно найдется способ, формально не запрещенный уголовным законодательством, но по своему внутреннему содержанию являющийся общественно опасным при вовлечении других лиц в совершение преступления.
Нельзя также признать удачным использование в действующем УК РФ смешанного подхода к определению способов вовлечения в совершение преступления. Во-первых, такая конструкция уголовно-правовой нормы заостряет внимание правоприменителей на конкретных способах, оставляя при этом без внимания весь тот арсенал, которым может пользоваться вовлекающий. А во-вторых, использование в соответствующих уголовно-правовых нормах таких фраз, как «или другим способом», «или иным способом», дела-
ет их практически идентичными с теми нормами, в которых не указываются конкретные способы подстрекательства.
Представляется, что при определении признаков вовлечения в совершение преступления наряду с общими признаками достаточно указать лишь два родовых способа воздействия на вовлекаемого: 1) убеждение — как понятие, обобщающее все способы воздействия на подстрекаемого без силового влияния; 2) принуждение — как понятие, обобщающее все способы воздействия на подстрекаемого с применением насилия или угроз. Целесообразность такой конструкции заключается в том, что она позволит законодательно дифференцировать все способы вовлечения в зависимости от степени их общественной опасности. Указанные родовые способы отличаются друг от друга степенью влияния вовлекающего на вовлекаемого. В такой конструкции способов именно волевой аспект сознания вовлекающего и вовлекаемого отражен различным образом.
Первая группа способов характеризуется меньшей степенью общественной опасности, поскольку волевое влияние вовлекающего при убеждении явно не выражено и не стоит на первом месте. При вовлечении в совершение преступления путем убеждения воля вовлекаемого практически не претерпевает ограничений. В этой связи деятельность вовлекаемого более общественно опасна. Именно возможные ненасильственные способы воздействия на сознание и волю другого лица типичны для вовлечения, поскольку отвечают отношениям взаимности, складывающимся в совместной преступной деятельности.
Принудительные способы вовлечения по своей природе являются более опасными, чем способы, относящиеся к убеждению, потому что волевое влияние вовлекающего и деформация воли вовлекаемого имеют яркое внешнее проявление. Вовлекающий желает подавить волю вовлекаемого путем применения психического или физического насилия. В свою очередь, вовлекаемое лицо под влиянием принудительного воздействия должно сделать выбор между несколькими вариантами поведения. С одной стороны, охраняемые уголовным законом блага и интересы, а с другой стороны, преступное деяние, совершая которое, лицо обезопасит себя от возможных неблагоприятных последствий. В связи с этим степень общественной опасности поведения лица, вовлеченного в совершение преступления путем
Уголовное право и криминология
принуждения, будет гораздо ниже, нежели степень общественной опасности поведения лица, вовлеченного путем убеждения.
Более того, в некоторых случаях, в зависимости от конкретных обстоятельств дела, при принуждении лица к совершению преступления его деяние не будет признано преступным, поскольку будет рассматриваться как совершенное в состоянии физического или психического принуждения (ст. 40 УК РФ). Указанная норма предписывает решать вопрос об уголовной ответственности вовлеченного в совершение преступления по правилам правомерности крайней необходимости. В случае если будут соблюдены все условия правомерности этого обстоятельства, исключающего преступность деяния, вовлеченный должен быть освобожден от уголовной ответственности. В свою очередь, вовлекающий, лишивший вовлекаемого возможности выбора определенных вариантов поведения, должен рассматриваться как посредственный исполнитель преступления (ч. 2 ст. 33 УК РФ) со всеми вытекающими из этого последствиями.
В этой связи верным представляется утверждение А. В. Пушкина о том, что «насильственные способы воздействия на личность подстрекаемого образуют соучастие только тогда, когда не создают у него состояния крайней необходимости и подавляют его волю до такой степени, что он теряет способность руководить своими действиями либо осознавать их характер» [19, с. 15].
Особого внимания заслуживает такой способ вовлечения, как обман. Под обманом понимается умышленное введение в заблуждение или поддержание заблуждения с целью побудить к определенному поведению в интересах обманывающего или других лиц [21, с. 45]. Обман, как правило, рассчитан на ответное поведение другого лица. Вовлекающий должен обманывать несовершеннолетнего не только с целью ввести его в заблуждение, но и стремясь вызвать у обманываемого определенное поведение. Поэтому мы полагаем, что само по себе сообщение ложных сведений не может рассматриваться как способ вовлечения несовершеннолетнего в совершение преступления, по крайней мере, потому, что сообщающий ложные сведения не склоняет лицо к совершению конкретного преступления. Справедливым следует признать утверждение А. П. Козлова, который считает, что обман не содержит в себе специфического способа воздействия, он характеризует собой лишь ложность
того или иного применяемого способа [5, с. 137]. Наглядным примером тому является дело, рассмотренное Изобильненским судом Ставропольского края. Б. уговорил несовершеннолетнюю дочь своей сожительницы Т. совершить совместно с ним кражу, обманывая ее относительно того, что «ей ничего за это не будет», при этом обещая поделиться с ней деньгами после продажи похищенного. Указанные деяния Б. судом были квалифицированы по пп. «а»-«г» ч. 2 ст. 158 и ч. 4 ст. 150 УК РФ [24].
Таким образом, с нашей точки зрения, одним лишь обманом, без применения иных способов вовлечения (уговоров, предложений и т. п.) нельзя склонить несовершеннолетнего к совершению конкретного преступления.
Угрозу следует относить к принудительным способам вовлечения несовершеннолетнего в совершение преступления. Угроза как способ вовлечения — это разновидность психического насилия, выражающегося в обещании причинить несовершеннолетнему какие-либо неблагоприятные последствия, направленные на подавление воли этого лица с целью вовлечения его в совершение преступного деяния. Для признания угрозы в качестве способа принуждения необходимо, чтобы она была реальной, т. е. у потерпевшего должны быть основания опасаться осуществления этой угрозы. В противном случае сущность угрозы практически не будет отличаться от таких способов убеждения, как уговор, просьба, предложение. Такой же подход можно встретить в уголовно-правовой литературе [1, с. 25; 8, с. 114, 128].
Предусмотренная в ч. 3 ст. 150 УК РФ более суровая по сравнению с ч. 1 ст. 150 УК РФ уголовная ответственность обусловлена повышенной степенью общественной опасности способов воздействия на несовершеннолетнего, одним из которых является применение насилия. Вопрос об определении объема физического насилия при вовлечении несовершеннолетнего в совершение преступлений в настоящее время также остается дискуссионным. Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 1 февраля 2011 г. № 1 не содержит соответствующих разъяснений. Не решен рассматриваемый вопрос и в юридической литературе.
По мнению С. В. Бородина, под насилием в ч. 3 ст. 150 УК РФ следует понимать как опасное, так и не опасное для жизни и здоровья воздействие, в том числе повлекшее причинение
Вестник Омской юридической академии. 2015. № 2 (27)
легкого вреда здоровью [11, с. 94]. А. Н. Игнатов под насилием в рассматриваемом случае понимает побои, причинение какого-либо вреда здоровью, связывание, запирание в помещении и т. д. [6, с. 322, 324]. С позиции Р. А. Адельха-няна, насилием в ч. 3 ст. 150 УК РФ признается причинение «максимум легкого вреда здоровью несовершеннолетнего» [25, с. 347]. Ю. Е. Пудо-вочкин считает, что в тех случаях, когда законодатель не конкретизирует понятие насилия указанием на объем причиняемого здоровью вреда, он подразумевает те виды насилия, которые на здоровье не посягают. В связи с такой позицией он считает, что применительно к ч. 3 ст. 150 УК РФ причинение тяжкого, средней тяжести, легкого вреда здоровью (как умышленно, так и по неосторожности), причинение смерти по неосторожности, истязание всегда должны требовать дополнительной квалификации [18, с. 116]. Аналогичную позицию занимают А. Е. Якубов и С. А. Разумов [7, с. 379; 9, с. 366].
Полагаем, что наиболее правильной является позиция тех исследователей, которые разрешают анализируемую ситуацию путем сопоставления санкций ч. 3 ст. 150 УК РФ и других уголовно-правовых норм Особенной части УК РФ, предусматривающих ответственность за посягательства на жизнь, здоровье или телесную неприкосновенность [3, с. 33; 10, с. 85; 17, с. 21]. Указанные авторы считают, что насилием в ч. 3 ст. 150 УК РФ следует считать нанесение побоев, причинение легкого или средней тяжести вреда здоровью. В случае причинения тяжкого вреда
здоровью (ст. 111 УК РФ), или убийства несовершеннолетнего (ст. 105 УК РФ), или в случаях, когда вовлечение несовершеннолетнего в совершение преступления было сопряжено с квалифицированным истязанием (ч. 2 ст. 117 УК РФ), либо насилие совершено в виде изнасилования или насильственных действий сексуального характера (ст.ст. 131, 132 УК РФ), содеянное образует совокупность преступлений, предусмотренных ч. 3 ст. 150 УК РФ и соответствующей статьей Особенной части уголовного закона.
Во многом это обусловлено тем, что судебной практикой и доктриной уголовного права выработано правило, согласно которому более общественно опасный способ совершения преступления, нежели само преступное деяние, требует дополнительной квалификации по соответствующей статье Особенной части УК РФ. Исходя из данного правила, выход за пределы легкого вреда здоровью, а тем более побоев должен влечь за собой и дополнительную ответственность в соответствии с фактически наступившими последствиями или совершенными деяниями (изнасилование, насильственные действия сексуального характера и т. д.). Несмотря на небесспорность данного утверждения, тем не менее его реализация на правоприменительном уровне позволит избежать случаев принятия различных решений в схожих или даже одинаковых ситуациях. Единство судебно-следственной практики выступает в качестве одного из основополагающих критериев, объясняющих необходимость его применения в правоприменительной деятельности.
1. Демин, Ю. М. Преступления против правосудия : лекция / Ю. М. Демин. — М. : ЦИиНМОКП МВД России, 2000. — 40 с.
2. Жиряев, А. О стечении нескольких преступников при одном и том же преступлении / А. Жиряев. — Дерпт : Тип. Г. Лаакманна, 1850. — 145 с.
3. Иванова, М. В. Ответственность и наказание за вовлечение несовершеннолетнего в совершение преступления : дис. . канд. юрид. наук : 12.00.08 / М. В. Иванова. — Волгоград, 2004. — 201 с.
4. Ковалев, М. И. Соучастие в преступлении. Ч. 2 : Виды соучастников и формы соучастия в преступлении / М. И. Ковалев // Уч. тр. Свердл. юрид. ин-та. — Свердловск, 1962. — Т. 5. — С. 71-87.
5. Козлов, А. П. Соучастие: традиции и реальность / А. П. Козлов. — СПб. : Юрид. центр Пресс, 2001. — 362 с.
6. Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации. Особенная часть / под общ. ред. Ю. И. Скуратова, В. М. Лебедева. — М. : ИНФРА-М : НОРМА, 1996. — 592 с.
7. Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации / Верхов. Суд Рос. Федерации ; ред. В. М. Лебедев. -3-е изд., испр. и доп. — М. : Юрайт, 2004. — 917 с.
8. Коростылев, О. И. Уголовно-правовая характеристика угрозы : моногр. / О. И. Коростылев. — Ставрополь : СФ КА МВД России, 2005. — 149 с.
9. Курс уголовного права : учеб. для вузов : в 5 т. / Г Н. Борзенков [и др.] ; под ред. Г Н. Борзенкова, В. С. Комиссарова ; МГУ им. М. В. Ломоносова. — Т. 3 : Особенная часть / Г. Н. Борзенков, В. С. Комиссаров. — М. : Зерцало-М, 2002. — 468 с.
10. Мкртычян, Б. А. Вовлечение несовершеннолетних в совершение преступлений и иных антиобщественных действий: уголовно-правовые и криминологические аспекты : дис. . канд. юрид. наук : 12.00.08 / Б. А. Мкртычян. — Челябинск, 2003. — 210 с.
11. Новое уголовное право России. Особенная часть : учеб. пособие / Г. Н. Борзенков [и др.] ; под ред. Н. Ф. Кузнецовой. — М. : Зерцало : ТЕИС, 1996. — 391 с.
Уголовное право и криминология
12. О практике применения судами законодательства по делам о преступлениях несовершеннолетних и вовлечении их в преступную и иную антиобщественную деятельность : постановление Пленума Верхов. Суда СССР от 3 дек. 1976 г. № 15 // Сб. постановлений Пленумов Верхов. Судов СССР и РСФСР (Рос. Федерации) по уголов. делам. — М. : Спарк, 1997. — С. 126.
13. О судебной практике по делам о вовлечении несовершеннолетних в преступную и иную антиобщественную деятельность : постановление Пленума Верхов. Суда СССР от 12 сент. 1969 г № 8 // Бюл. Верхов. Суда СССР. — 1969. -№ 5. — С. 3.
14. О судебной практике по делам о преступлениях несовершеннолетних : постановление Пленума Верхов. Суда Рос. Федерации от 14 февр. 2000 г № 7 // Бюл. Верхов. Суда Рос. Федерации. — 2000. — № 4. — С. 10.
15. О судебной практике по делам о преступлениях несовершеннолетних и о вовлечении их в преступную и иную антиобщественную деятельность : постановление Пленума Верхов. Суда РСФСР от 25 дек. 1990 г. № 5 // Сб. постановлений Пленумов Верхов. Судов СССР и РСФСР (Рос. Федерации) по уголов. делам. — М. : Спарк, 1997. — С. 469.
16. О судебной практике применения законодательства, регламентирующего особенности уголовной ответственности и наказания несовершеннолетних : постановление Пленума Верхов. Суда Рос. Федерации от 1 февр. 2011 г. № 1 // Бюл. Верхов. Суда Рос. Федерации. — 2011. — № 4. — С. 2-10.
17. Осипьян, А. В. Вовлечение несовершеннолетних в совершение преступлений или иных антиобщественных действий (уголовно-правовые и криминологические аспекты) : автореф. дис. . канд. юрид. наук : 12.00.08 / А. В. Осипьян. -Ростов н/Д., 2004. — 26 с.
18. Пудовочкин, Ю. Е. Ответственность за преступления против несовершеннолетних по российскому уголовному праву / Ю. Е. Пудовочкин ; науч. ред. Г И. Чечель. — СПб., 2002. — 291 с.
19. Пушкин, А. В. Подстрекательство к совершению преступления : автореф. дис. . канд. юрид. наук : 12.00.08 / А. В. Пушкин. — М., 1995. — 24 с.
20. Российское уголовное право : учеб. для вузов по специальности «Юриспруденция» : в 2 т. / ред. А. И. Рарог. — М. : Профобразование, 2003. — Т 2 : Особенная часть / Э. Н. Жевлаков, Н. Г. Иванов, В. С. Комиссаров [и др.]. — 3-е изд., испр. и доп. — 2003. — 901 с.
21. Сабитов, Р. Обман и его значение для квалификации некоторых преступлений / Р. Сабитов // Социалист. законность. — 1975. — № 12.
22. Спасович, В. Д. Учебник уголовного права / В. Д. Спасович. — СПб., 1863. — 428 с.
23. Тельнов, П. Ф. Ответственность за соучастие в преступлении / П. Ф. Тельнов. — М. : Юрид. лит., 1974. — 208 с.
24. Уголовное дело № 1-377/97 // Арх. Изобильнен. район. суда Ставропол. края за 1997 г.
25. Уголовное право России. Практический курс : учеб.-практ. пособие / ред.: Р. А. Адельханян, А. В. Наумов. — 2-е изд., перераб. и доп. — М. : Волтерс Клувер, 2004. — 714 с.
26. Уголовное право Российской Федерации. Особенная часть : учеб. / ред.: Л. В. Иногамова-Хегай, А. И. Рарог, А. И. Чучаев. — 2-е изд., испр. и доп. — М. : ИНФРА-М : Контракт, 2009. — 800 с.
источник
